Хочу обратить ваше внимание на
наиболее популярное заблуждение насчет фотографии – термин
«профессиональная» используется для удачных, по общему мнению,
фотографий, термин «любительская» – для неудачных. Но почти все великие
фотографии делаются – и всегда делались – теми, кто следовал фотографии
во имя любви — и уж никак ни во имя наживы. Термин «любитель» как раз
предполагает человека работающего во имя любви, так что ошибочность
общепринятой классификации очевидна.
Альфред Стиглиц
Альфред Стиглиц (Alfred Stieglitz) родился 1 января 1864 года в городе Хобокен в штате Нью-Джерси в богатой еврейской семье эмигрантов из Германии. В 11 лет он любил наблюдать за работой фотографа в местном фотоателье, с интересом следил за происходящими в лаборатории чудесами. Однажды он заметил, как фотограф ретуширует негатив.
– Я пытаюсь сделать, чтобы изображение смотрелось более естественно, – объяснил фотограф цель своих манипуляций.
– На вашем месте я не стал бы этого делать, – сказал мальчик подумав.
Этот рассказ биографы Стиглица обычно предваряют фразой типа
«говорят, что», подчеркивая тем самым его легендарность. Как бы то ни
было, в зрелом возрасте он никогда не ретушировал свои негативы.
Родители Альфреда хотели дать детям хорошее европейское образование и
в 1881 году вернулись в Германию. В Берлине Альфред поступил в Высшую
техническую школу на машиностроительный факультет. Вскоре в молодом
человеке проснулись художественные наклонности, он открыл для себя
живопись и литературу, познакомился с авангардными художниками и
писателями. В 1883 году гуляя по Берлину он заметил в витрине магазина
фотокамеру: «Я купил ее, принес в свою комнату и с тех пор практически
не расставался с ней. Она очаровала меня, сначала это было для меня
увлечением, после – страстью», – вспоминал он позднее. Некоторое время
он занимался под руководством профессора-фотохимика Германа Вильяма
Фогеля, но главным его учителем стал окружающий мир.
Молодой человек много путешествовал по Европе, почти не разлучаясь со
своей камерой, фотографировал городские и природные ландшафты,
крестьян, рыбаков и так далее и тому подобное. Это было время
экспериментов, его влекла грань «технически возможного»: однажды он
сделал снимок стоящей в темном подвале машины, освещенной одной тусклой
лампочкой. Экспозиция составила 24 часа! В 1887 году Стиглицу была
присуждена награда на конкурсе фотографов-любителей в Лондоне – он
получил серебряную медаль из рук Питера Генри Эмерсона автора знаменитой
книги «Натуралистическая фотография для изучающих искусство». Мой
снимок "Пятая авеню зимой" – результат того, что 22 февраля 1893 года я
три часа стоял в метели и поджидал подходящий момент». В другой раз он
рассказывал об этом снимке более подробно: «Перспектива улицы выглядела
очень многообещающе ... Но не было сюжета, не было драмы. Через три часа
на улице появилась конка, которая пробивалась сквозь метель и летела
прямо на меня. Возница хлестал лошадей по бокам. Это было то, чего я
ждал». Он нередко возвращался к одному и тому объекту на протяжении
недель и даже месяцев, дожидаясь ... он и сам не знал, чего именно он
ждет.
– Зачем ты без конца снимаешь это здание? – как-то спросил его отец.
– Жду момента, когда оно двинется на меня, – ответил фотограф. – Это не здание, это образ Америки. И я хочу его уловить.
С другой стороны он не старался искать какую-нибудь экзотическую
натуру, предпочитая «исследовать исследованное»: «Я нахожу сюжеты в
шестидесяти ярдах от своей двери», – говорил он.
С самого начала своей карьеры фотографа Стиглиц столкнулся с
пренебрежительным отношением к фотографии со стороны художественной
элиты: «Художники, которым я показывал свои ранние фотографии, говорили,
что завидуют мне; что мои фотографии лучше, чем их картины, но, к
сожалению, фотография – это не искусство. Я не мог понять, как можно
одновременно восхищаться работой и отвергать ее как нерукотворную, как
можно ставить свои работы выше только на том основании, что они сделаны
руками», – возмущался Стиглиц. Он не мог смириться с таким положением
дел: «Тогда я начал бороться ... за признание фотографии новым средством
самовыражения, чтобы она была уравнена в правах с любыми другими
формами художественного творчества».
В 1893 году Стиглиц стал редактором журнала «Американский
фотограф-любитель» («American Amateur Photographer»), но вскоре у него
начались проблемы с коллегами: его управленческий стиль оказался слишком
авторитарным. В 1896 году его вынудили оставить редакторское кресло и
он занялся малоизвестным изданием под названием «Camera Notes» которое
выпускалось под эгидой общества фотографов-любителей «The Camera Club of
New York». Ни фотографы, ни большая часть авторов текстов не получали
денег за свою работу, но несмотря на крайнюю экономию журнал все равно
был убыточным: нередко Стиглицу – благо он был в достаточной степени
финансово независим – приходилось докладывать недостающие средства из
своего кармана. Но зато он получил прекрасную трибуну для популяризации
своих идей, для продвижения фотографий своих и своих друзей. В начале 1902 года директор «National Arts Club» Чарльз Де Кэй
попросил Стиглица организовать выставку современной американской
фотографии. Среди членов клуба разгорелись жаркие споры о том кто из
фотографов должен участвовать в выставке. Не в силах добиться поддержки
большинства Стиглиц пустился на хитрость: он основал из своих
сторонников инициативную группу, которой и поручил отбор фотографий.
Группа, которая вошла в историю фотоискусства под названием
«Photo-Secession», была основана 17 февраля 1902 года за две недели до
выставки.
Во время торжественного открытия выставки Гертруда Кейзебир спросила:
– Что это такое: Photo-Secession? Я могу себя считать Photo-Secession-истом?
– А вы чувствуете себя членом клуба? – ответил вопросом на вопрос Стиглиц.
– Да, – ответила Гертруда.
– Ну, этого более чем достаточно, – заверил ее Стиглиц.
Однако когда Чарльз Берг, несколько фотографий которого участвовали в
выставке, задал тот же вопрос, Стиглиц в авторитарной, чтобы не сказать
грубой, манере отказал ему. Вскоре всем стало ясно, что решение о том
«быть или не быть» тому или иному фотографу членом «Photo-Secession»
принимается Стиглицом лично и обсуждению не подлежит.
Основными членами клуба, в некотором смысле любимчиками его основателя и бессменного председателя были Эдвард Стейхен,
Кларенс Уайт, Гертруда Кейзебир, Франк Юджин, Фредерик Холанд Дэй и,
несколько позже, Элвин Лэнгдон Кобюрн. Официальным печатным органом
группы на следующие 14 лет стал журнал «Camera Work».
В 1905 году Стиглиц основал «Маленькую галерею Photo-Secession»
(«Little Galleries of the Photo-Secession ») которая обрела известность
как «Галерея 291». Такому странному названию она обязана своему адресу:
галерея располагалась в доме 291 по Пятой авеню. Наряду с фотографиями в
«Галерее 291» выставлялись картины современных художников: Матисса,
Ренуара, Сезанна, Мане, Пикассо, Брака, Родена, О’Киф ... Не всегда эти
выставки пользовались успехом у художественной критики и широкой
публики: так, в 1908 году выставка Матисса вызвала нападки критики и
протест его товарищей по «Camera Club». Обиженный Стиглиц даже вышел из
членов клуба и никакие уговоры не смогли заставить его вернуться.
В 1911 году окончилась полным провалом выставка-продажа работ
Пикассо: «Я продал один рисунок, который он сделал двенадцатилетним
мальчиком, второй я купил сам», – с горечью писал Стиглиц, – «Мне было
стыдно за Америку, когда я все работы вернул Пикассо. Я продавал их за
20-30 долларов за вещь. Всю коллекцию можно было купить за 2 тысячи
долларов. Я предложил ее директору музея Метрополитен. Он ничего не
увидел в работах Пикассо и сказал, что такие безумные вещи никогда не
будут приняты Америкой».
Но среди творческой молодежи галерея пользовалась большой
популярностью. Осенью 1908 года там состоялась выставка рисунков Родена.
«Все наши учителя говорили: "На всякий случай, сходите на выставку.
Может быть, в этом что-то есть, а может быть, ничего нет. Но вы не
должны это пропустить"», – вспоминала Джорджия О'Киф, в ту пору
студентка Колумбийского колледжа, – «Куратором выставки был человек, у
которого волосы, брови и усы росли в разные стороны и стояли торчком. Он
был очень сердит, и я обходила его стороной. Но рисунки меня поразили. И
своей откровенностью, и тем, что они были сделаны совсем не так, как
меня учили».
Через несколько лет после этого события Стиглиц выставил работы самой
Джорджии О'Киф, при этом забыв спросить разрешения у автора. Когда она
узнала об этом, то немедленно отправилась в студию:
– Кто вам разрешил выставить мои работы? – возмущенно спросила девушка.
– Никто, – честно признался Стиглиц, надевая пенсне.
– Я, Джорджия О'Киф, – закричала она, – и я требую, чтобы вы сняли все это с выставки.
– Вы не можете этого сделать, – спокойно ответил он. – Также как не смогли бы убить собственного ребенка.
– А я требую, – упрямо повторила она и, неожиданно рассмеялась.
– Тогда я требую ленча, – в свою очередь рассмеялся Стиглиц. Эта встреча стала началом сотрудничества, дружбы, любви, которая
продолжалась до самой смерти мастера. Вскоре его жена Эммелина застала
мужа бегающего с фотоаппаратом в руках вокруг обнаженной Джорджии и,
недолго думая, выставила их обоих из дома. Вскоре супруги расстались;
потеряв нелюбимую жену, Стиглиц потерял также и ее состояние, из
которого в основном и финансировались его многочисленные проекты. В
начале 1917 года он был вынужден закрыть свое любимое детище – «Галерею
291». Конечно он был далек от того чтобы просить милостыню, но на
поддержку художников денег больше не было. «И правильно», – философски
комментировала Джорджия, – «когда художники голодные, они лучше пишут».
Стиглиц и О'Киф узаконили свои отношения в 1924 году. У них была
большая (24 года) разница в возрасте и это не замедлило сказаться на их
отношениях. О'Киф влюблялась в учеников и друзей Стиглица: сначала в
молодого талантливого фотографа Пола Стренда, который был на три года
моложе ее, позднее в Анселя Адамса,
который в то время был самым популярным в Америке
фотографом-пейзажистом. Она то уезжала, то приезжала, жила как хотела и с
кем хотела, но всегда возвращалась обратно. Одним из самых скандальных
ее приключений был роман с ... женой Пола Стренда в конце 1920-х годов,
которая, кстати сказать, за несколько лет до этого была любовницей
самого Стиглица. Непросто разобраться во всех этих перипетиях – да и
стоит ли?
Но о еще одном приключении в жизни Стиглица стоит упомянуть: в 1927
году у него появилась двадцатидвухлетняя ученица, а по совместительству
модель и возлюбленная Дороти Норман, впоследствии написавшую о своем
учителе книгу. У уже немолодого фотографа вновь проснулся интерес и к
жизни и к искусству, он снова не расставался с фотоаппаратом,
фотографировал не только прекрасное тело своей последней возлюбленной,
но и любимый город. Конечно, он уже не бегал по улицам с фотоаппаратом,
он пытался запечатлеть городские пейзажи из окна своего дома или студии.
По мнению ряда исследователей его творчества, Нью-Йорк позднего
Стиглица намного ярче и выразительнее чем на его ранних работах.
Джорджия О'Киф очень тяжело переживала разлуку, но она оказалась
умнее своей предшественницы: она уехала, дождалась пока супруг
«перебесится» и, в конце концов, вернулась, но уже «на своих условиях».
Творческая жизнь Стиглица в 1920-1930 годах была плодотворной и
довольно успешной. Он много фотографировал, его фотографии пользовались
заслуженной популярностью, они постоянно мелькали на страницах книг и
фотоальбомов, на обложках журналов, на выставках. Именно Стиглиц стал
первым фотографом, чьи произведения удостоились музейного статуса.
После закрытия «Галереи 291» Стиглиц испытывал определенные трудности
с продвижением своих работ, а также фотографий и картин своих учеников и
друзей. В декабре 1925 года он открывает галерею «Intimate». Она была
мягко сказать небольших размеров – Стиглиц называл ее «Комната» – но за
четыре года существования галереи в ней прошло несколько десятков
выставок пользовавшихся большой популярностью. В начале 1930 года он
открыл новую галерею «An American Place», которая продолжала
функционировать до самой его смерти.
Если верить энциклопедии «Британника», Стиглиц «почти в одиночку
втолкнул свою страну в мир искусства XX века». И делал он это жесткой
рукой, сурово расправляясь с теми, кто осмелился ему перечить. Даже для
своих «любимчиков» он не делал поблажек: так, он сурово осудил Эдварда Стейхена
«предавшего искусство ради коммерции». Стиглиц сам страдал от этого
больше других, но ничего не мог с собой поделать. «Он не мог примириться
с тем, что ученики постепенно покидают его, что находят свой путь, он
всегда считал, что они его предают. Это была драма всей его жизни. Он
был страшный собственник. Не отдавая себе в этом отчета», – писала
внучка фотографа Сью Дэвидсон Лоув, автор книги «Стиглиц:
Воспоминания/Биография» («Stieglitz: A Memoir/Biography»). Даже со
своими лучшими друзьями он умудрялся испортить отношения: «День, когда я
вошел в "Галерею 291", был величайшим днем в моей жизни ...», – писал
Пол Стренд, – «Но день, когда я вышел из "An American Place", был столь
же велик. Я как будто вышел на свежий воздух, освободился от всего, что
стало – по крайней мере, для меня – второстепенным, безнравственным,
лишенным смысла».
*** Может быть в наказание за диктаторские замашки судьба приготовила
Стиглицу неприятный сюрприз – последние годы жизни привыкший командовать
фотограф провел в полной зависимости от своей жены. Это случилось после
того как в начале 1938 года у него случился сердечный приступ, за
которым последовали другие – каждый из которых оставлял великого
человека все более и более слабым. Джорджия не замедлила перехватить
бразды управления в свои руки: «Она сняла пентхаус, все помещение
покрасила в белый цвет, не разрешила вешать на окна занавеси и украсила
стены только своими работами», – писала Бенита Айслер в книге «О'Киф и
Стиглиц: Американский роман» («O'Keeffe and Stieglitz: An American
Romance»), – «Она дала консьержу список гостей, которых разрешено
пускать в дом, и имя женщины, которую нельзя пускать никогда – Дороти
Норман. Стиглиц был слишком слаб, чтобы возражать. Полный гнева и
горечи, когда она командовала в доме, он погружался в прострацию, когда
она уезжала. Финансово он целиком от нее зависел, что было для него
невыносимо. Архитектор Клод Брагдон говорил, что когда бы он ни
позвонил, Стиглиц всегда один и в унынии. Он хотел умереть».
Когда летом 1946 года у Стиглица случился очередной (последний как
оказалось) сердечный приступ Джорджия была в отъезде. Вернувшись, она
поспешила в госпиталь: он был еще жив, но без сознания; Дороти Норман
сидела рядом с его кроватью. Несчастье не примерило их: Джорджия выгнала
молодую соперницу и провела последние часы с мужем. Альфред Стиглиц
скончался 13 июля 1946 года так и не придя в сознание. Согласно его
завещанию его тело было кремировано, а его прах Джорджия увезла на озеро
Джордж под Нью-Йорком, где они когда-то провели медовый месяц. Она
никому не рассказывала о месте его последнего приюта, ограничившись
фразой: «Я положила его там, где он сможет слышать озеро».
После смерти Стиглица О'Киф в течение нескольких лет приводила в
порядок его наследие. Позднее она передала практически все работы
фотографа (более 3 тысяч фотографий), а также его корреспонденцию (более
50 тысяч писем) в крупнейшие американские музеи и библиотеки.
Автор Андрей Высоков ист.-http://buy-books.ru/photographers
|